Мастерская кукол  - Элизабет МакНилл

– Я сделаю, как ты хочешь, но не раньше чем ты развяжешь мне руки и принесешь воды и еды.

Он ответил не сразу, и по его ухмылке Айрис догадалась: ему хочется ее как следует помучить, но в конце концов Сайлас все же сходил наверх и вернулся с лотком в форме почки, в котором плескалось что-то вроде похлебки. Лакая чуть теплую жидкость, Айрис вдруг подумала о Луисе чуть ли не с ненавистью. Где он?! Почему он до сих пор не пришел освободить ее?!

Когда она поела, Сайлас отвязал ее правую руку. При этом он случайно коснулся своей холодной, влажной ладонью ее кожи, и Айрис негромко вскрикнула от отвращения. А Сайлас уже протягивал ей перо и бумагу, и она пошевелила рукой, разминая затекшие пальцы. Пальцы двигались, но, когда она взяла перо и попыталась писать, у нее ничего не вышло, и Айрис в приступе раздражения швырнула его в дальний угол.

– Тише, тише!.. – проговорил Сайлас и подобрал перо. – Я никуда не спешу, и ты не спеши. Попробуй еще раз.

И он громко и внятно продиктовал ей лживые слова, которые она должна была написать.

***

Как только Айрис закончила, Сайлас сразу же выхватил у нее готовое письмо.

Она надеялась, что обращение «Гижмар» насторожит Луиса. Прежде Айрис называла его так только в шутку, поэтому он должен был как минимум задуматься, почему она использовала это имя в столь серьезном письме. Айрис была уверена, что он поймет: это знак, что она находится в плену – что она, как леди Гижмар на картине, ждет, чтобы он ее освободил. Правда, Луис мог решить, что она действительно больше не хочет его видеть, но ничего лучшего она придумать все равно не смогла.

Внезапно Айрис закашлялась и почувствовала, как саднит и ноет в груди. В этой холодной и темной комнате, где капало с потолка, а стены были мокрыми от влаги, она бесконечно тосковала по дневному свету, по зеленым лужайкам Гайд-парка, по деревьям на берегу пруда. О, как прекрасно было бы вырваться на свободу, вдохнуть полной грудью напоенный ароматами лета воздух, побежать по песчаной дорожке навстречу Луису!..

– Ми-лый Ги… Гиж… – прочел Сайлас вслух и вдруг замолчал, пристально всматриваясь в написанное. Внезапно он резко выпрямился и с негодованием потряс письмом перед ее лицом.

– Что это? – требовательно спросил он. – Кто такой этот Гижмар?

– Я так его называю… – Айрис сделала попытку пожать плечами. – Я никогда не звала его Луисом. Если бы я написала «Луис», он мог подумать… он бы заподозрил обман.

– Ты лжешь!

– Нет, не лгу, – возразила Айрис. – Я действительно с самого начала звала его Гижмаром. Так звали рыцаря, который…

– Лжешь! – почти крикнул Сайлас, смяв письмо в кулаке. – Ты лжешь мне и думаешь, что я не в состоянии распознать обман! Ты просто грязная тварь, животное!.. Я хотел быть твоим другом, я так старался…

– Это я-то животное?! Я?!! – воскликнула Айрис, вспыхивая как порох. – Нет, Сайлас, это ты запер меня здесь неизвестно зачем. И это ты обманул меня, когда написал письмо от имени моей сестры! Кто из нас после этого чудовище?..

– Но ты сама хотела…

– Я хотела? Да ты просто спятил! Да-да, спятил. Ты не человек – дьявол. Я тебя ненавижу и буду ненавидеть до последнего вздоха. Жалкий червяк! Ничего удивительного, что ты всегда был один и никто не хотел с тобой дружить!

– Замолчи! – завизжал Сайлас, топая ногами. – Замолчи сейчас же!!!

Но Айрис не слушала.

– Именно поэтому тебя презирала собственная мать. Она видела, какая у тебя жалкая, уродливая душонка!.. – Слова лились потоком, и Айрис не смогла бы их остановить, даже если бы захотела. Внутри нее словно прорвало плотину, и все запасы желчи и сарказма, которые она копила в себе – сколько? Неделю? Две? Или всего несколько дней? – хлынули наружу. И где, наконец, этот чертов Луис? Почему он не идет?!

– Заткнись! – прогремел Сайлас. Он судорожно рылся в карманах, и Айрис поняла, что будет дальше. Платок и тяжелое забытье… Она не хотела, чтобы Сайлас снова ее усыпил, она вообще не хотела его злить, потому что боялась того, что он может с ней сделать, но продолжала поносить его самыми обидными словами, какие только знала.

– Дрянь, мокрица, тряпка, слизняк, неудачник!.. Я никогда не полюблю тебя, чудовище! Я буду только ненавидеть тебя – сильнее, чем ненавидела тебя твоя мать! – Айрис прочистила горло, собирая всю скопившуюся в нем слизь, потом изогнула шею и плюнула прямо ему в лицо. Она не промахнулась. Слюна и мокрота поползли по его щеке, доставив ей мрачное удовлетворение.

Но уже в следующее мгновение Айрис снова очутилась на полу. Сайлас опрокинул стул, навалился на нее и схватил за горло. Она попыталась сказать что-то еще, закричать или хотя бы застонать, но не смогла. Его железные пальцы так крепко сдавили ей шею, что Айрис могла только хрипеть, как кошка, на шее которой затягивают петлю.

Прошло два дня с тех пор, как Сайлас спускался к Айрис в последний раз. Наваждение растаяло, но раскаяние продолжало мучить его. Он хорошо помнил свои пальцы на горле Айрис, помнил, как она хрипела, задыхаясь, стараясь глотнуть воздуха. Только когда глаза ее закатились, он немного опомнился и, убрав руки, снова поставил ее стул вертикально. Ее хрип звучал упреком в его ушах. «Прости меня, прости… – бормотал он в панике. – Но ты сама виновата! Не нужно было меня злить!» Потом ее вырвало, и он очень осторожно и нежно стер с ее подбородка желтоватую нитку смешанной с желчью слюны. «Видишь, как я о тебе забочусь?» – сказал Сайлас, тщательно завязывая ей рот. Пятясь задом, он отошел к лестнице и, взявшись за перекладину, бросил на нее еще один обеспокоенный взгляд. Глаза Айрис были красными и метались из стороны в сторону, а с губ то и дело срывалось жалобное хныканье, но он был уверен, что с ней все будет в порядке.

Поднявшись наверх, Сайлас убрал написанное Айрис письмо в ящик буфета, хотя и знал, что оно никуда не годится. Из его затеи ничего не вышло, но он почему-то не решался его выбросить или сжечь.

Он, однако, не забыл, как Айрис на него смотрела и что она ему кричала. И этого воспоминания было достаточно, чтобы ему не хотелось видеть ее снова. Кроме того, Сайлас был занят. Каждое утро он внимательно просматривал газеты, пытаясь напасть на след Альби, или занимался изготовлением мышиного чучела: набивал ватой туловище, вставлял в глазницы черные стеклянные бусинки, продевал в лапы обернутую тряпками проволоку.

Работа успокаивала его. Чучело было почти неотличимо от живого зверька, и Сайлас почувствовал удовлетворение. Он ничего не забыл и ничему не разучился, а значит, он справится и с предстоящей работой. С главной работой своей жизни.

По поводу Марго он тоже больше не беспокоился. Расследование, если таковое и было начато, скорее всего заглохло. Полиция к нему больше не приходила, да и в газетах не появлялось никаких статей. Да и с какой стати властям его подозревать, если у них не было никаких доказательств – ничего, кроме свидетельских показаний Мадам, которые ни один здравомыслящий человек не принял бы всерьез. Констебль явился к его дверям, скорее всего, только потому, что был одним из клиентов «Дельфина». Несомненно, Мадам ему что-то пообещала, однако даже несмотря на это Сайлас обратил внимание на выражение глубокого скепсиса на его лице, да и свои вопросы блюститель порядка задавал ему исключительно для проформы. Если бы полиция действительно что-то подозревала, полицейских было бы несколько, они перерыли бы всю его лавку, нашли в подвале Айрис, а самого Сайласа отправили бы в тюрьму.